Ажурный топ со стойкой

развернуть

Фото: politrussia.com

В 1946 году в СССР джаз был объявлен вредным искусством и полностью запрещен. Он перестал звучать по радио, на концертных площадках и в ресторанах. Патефонные грампластинки с музыкой таких коллективов, как джаз-оркестр Александра Цфасмана, Леонида Утесова или Александра Варламова, выпущенные до войны, стали большой редкостью. Тогда я и начал их собирать, доставая где только возможно.

Фото: Фото из личного архива автора - А. Козлов

Особенно ценными были тогда напечатанные Ногинским заводом записи английских и американских оркестров, чаще всего без упоминания авторов музыки или страны происхождения. На круглой наклейке была, например надпись: «Однажды. Фокстрот». То, что исполнял эту песню американский вокальный квартет «Mills Brothers», я узнал гораздо позднее, как. например, и то, что пьеса «Кинозвезда» была исполнена английским танцевальным оркестром Рэя Нобла. И таких примеров было много. Оказывается, в СССР до войны была выпущена даже одна из пьес Дюка Эллингтона, тоже без указания автора. В те времена просто писали: «Фокстрот», «Слоу-фокс», «Танго», «Вальс-бостон» или «Медленный танец». Но особой популярностью пользовались пластинки, где были представлены два оркестра, в чем-то разительно отличавшиеся от остальных: «Джаз-оркестр БССР п/у Эдди Рознера» и «Львовский Теа-джаз оркестр п/у Генриха Варса». Это были популярные в довоенной Европе польско-еврейские джаз-оркестры, которые, спасаясь от нацистов успели перейти советскую границу в 1939 году после заключения Пакта Молотова-Риббентропа. Эдди Рознер оказался в Западной Белоруссии, Генрих Варс — во Львове, на Западной Украине.

Фото: chayka.org / Эдди Рознер

Оба коллектива, ставшие советскими, начали активную деятельность, записав ряд пластинок и давая гастрольные концерты, — сразу стали популярными. Помимо высокого качества оркестровок и исполнительского мастерства было заметно и специфическое произношение вокалистов, свойственное польским евреям, придававшее этим записям особый шарм. Пластинки этих коллективов стали крайне дефицитными после войны, поскольку об их участниках стали ходить легенды. Прежде всего, распространился слух, что Эдди Рознер арестован. Его многочисленные поклонники были убеждены, что он пострадал за джаз, но это было не совсем так. Как только закончилась война, у Рознера появилась возможность вернуться в Варшаву и вообще в Европу, где он провел лучшие годы жизни. Он обратился в соответствующие органы с просьбой выдать ему и членам его семьи документы для репатриации. Не знаю точно, что там произошло, но Львовское управление НКВД арестовало их на границе при предъявлении якобы фальшивых документов. Его приговорили к 10 годам лагерей и сослали на Колыму. Его жену Рут Камински приговорили к 5 годам лагерей и сослали под Кокчетав. Оставшуюся без родителей 4-летнюю дочь Эрику на время заключения родителей забрали в Москву друзья семьи Рознеров.

Фото: bibliotekapiosenki.pl / Генрих Варс (Хенрик Варшавский)

Но обо всем этом я узнал гораздо позднее. Такие же слухи поползли и о судьбе “Львовского Теа-джаз Оркестра”. Там тоже все было не так просто, но не в меньшей степени трагично. В 1941 году, когда Гитлер напал на СССР, Львов, ставший пограничным городом, оказался под пристальным вниманием НКВД. И все, кто пересек границу в 1939-м, попали под подозрение в шпионаже. Генрих Варс (ХенрикВаршавский) через Узбекистан умудрился попасть во Второй корпус Войска Польского — в качестве польского беженца вместе с певицей Ренатой Яросевич, которая вышла замуж за командующего этой армией генерала Владислава Андерса и даже участвовала в боях в Африке. Они выступали во время войны перед персидским шахом М. Р. Пехлеви, во дворце короля Египта Фарука I, а затем вМонтекассино. Некоторая часть музыкантов “Теа-Джаза” воевала с немцами в рядах другой польской армии — “Армии Людовой”, многие из них погибли. Певец оркестра Евгений (Еугениуш) Бодо, еще находясь во Львове в первые дни войны, в 1941 году был арестован на улице советским патрулем и по подозрению в шпионаже отправлен в г. Котлас, где и закончил жизнь в подземных казематах.

Фото: kino24.su / Еугениуш Бодо

Возвращаясь к редчайшим в то время патефонным пластинкам с записями этих, ставших легендарными оркестров, хочу коротко перечислить их наиболее популярные хиты. В исполнении Эдди Рознера была пьеса “Сан-Луи Блюз”, где сам Рознер исполнял соло на трубе, а его музыканты пели скэтом “вади-дуди-вади-дуди вади-ду-даааа”.

Или шуточная песенка “Мандолина, гитара и бас”, не говоря уже о пьесе “1001 такт в ритме джаза”. Из репертуара “Теа-Джаза” особенно выделялись две песни — “Ничего не знаю” в исполнении Евгения Бодо,

и “Первый знак” — Ренаты Яросевич. Их отличала какая-то особенная интимность и чувственность, тронувшая мою душу школьника с просыпающимися влечениями нового типа. Именно эти пластинки и были первыми, повлиявшими на меня, открыв путь к дальнейшему приобщению к джазовой культуре. Добавлю, что само слово “Сан-Луи” стало в моем сознании символом джаза. Не зря несколько позднее, когда я влился в узкий круг московских пижонов, которых с ненавистью обзывали “стилягами”, в одной из песен, исполнявшихся среди своих, были такие слова: “О Сан-Луи, город стильных дам, крашенные губы он целует там…” Когда в 1995 году, находясь на гастролях в США со своим “Арсеналом”, я оказался в этом самом Сент-Луисе, то оказалось, что в “городе стильных дам” нет даже приличного джаз-клуба.

Фото: ukrainianinstitute.org.uk / Рената Яросевич

Я познакомился со своим детским кумиром Эдди Игнатьевичем Рознером в 1965 году, когда в составе советской делегации выехал на джазовый фестиваль в Прагу. В делегацию был включен Квартет Георгия Гараняна — и я в качестве солиста-одиночки. А от Союза композиторов поехали Александр Цфасман, Эдди Рознер, Оскар Фельцман, Мурад Кажлаев, Гия Канчели и Юрий Саульский. С самого начала произошел небольшой конфуз. Чешские организаторы, распределяя членов нашей делегации по номерам, поселили вместе Цфасмана и Рознера, не зная, что два этих человека терпеть друг друга не могли с давних пор. Да и мы тоже ни о чем не подозревали. Я узнал об этом со слов самого Рознера, который выбрал меня для прогулок по Праге в дневное время. Эдди Игнатьевич оказался по-европейски интеллигентным человеком, владеющим несколькими языками. Он хорошо знал Прагу и многое рассказал мне о ней. Однажды мы зашли в большой Центральный универмаг типа нашего ЦУМа, «Белая лебедь», чтобы просто взглянуть на товары, о которых в СССР можно было только мечтать. Суточных денег с трудом хватало на еду, ни о каких покупках не могло быть и речи. Эдди Игнатьевич, глядя на прилавки, задумчиво произнес фразу, которая тогда запала мне в душу: «Если бы у меня была возможность тратить все, что было заработано, я скупил бы весь этот универмаг...». Я понял, что когда-то он был совсем не бедным человеком. И еще во время наших с ним прогулок он посетовал, что вынужден спать в одном номере с человеком, которого презирает. Причина, по которой Рознер мог презирать Александра Наумовича Цфасмана, была понятна. Сразу после окончания войны СССР и США вступили в длительный период «холодной войны», став заклятыми врагами. Джаз был объявлен вражеским искусством. Все бывшие джаз-оркестры срочно переименовались в эстрадные, сменив репертуар, чтобы аккомпанировать эстрадным певцам и певицам. Больше всех испугался Цфасман, который взялся сочинять марши для военных оркестров. Поскольку оркестров такого рода в нашей стране было множество, то он разбогател за счет авторских отчислений. По словам Рознера, он построил роскошную дачу с бассейном, в центре которого был островок, куда приплывала служанка, доставляя чай, кофе и закуски.

Сам Эдди Игнатьевич, проведя в заключении восемь лет, был освобожден в 1954 году. При Мосэстраде он создал свой оркестр, деятельность которого началась со съемок в фильме “Карнавальная ночь”. Оркестр пользовался огромной популярностью, принимая участие в “Голубых огоньках” на телевидении, разъезжая с гастролями по стране. Но в 1971 году его отправляют на пенсию, он перебирается в Гомель, а в 1973 году эмигрирует из СССР в Западный Берлин, где когда-то родился. И умирает в 1976 году, проведя последние годы в одиночестве. После эмиграции, в соответствии с суровыми нормами того времени, имя Рознера было предано забвению, а все записи с музыкой его оркестра, хранившиеся в архивах Радиокомитета, были размагничены.

Что касается Еугениуша Бодо, то про него в Польше не забыли. Ведь до войны он был не просто популярным певцом. Он снялся как актер во многих художественных фильмах, был сценаристом, продюсером, конферансье и танцором. Его памяти посвятили фильм и поставили памятник на могиле. Отдали дань уважения и Ренате Яросевич, ставшей легендой польской истории под именем “Ирена Рената Андерс, капитан Войска Польского». В 2007 году она была награждена Командорским КрестомОрдена Возрождения Польши.

Все эти годы я с каким-то особым чувством вспоминаю музыку моего детства, определившую мой жизненный путь: “Сан-Луи Блюз” и песню “Ничего не знаю”…

Что касается Польши, то у меня в сознании не укладывается тот факт, что эта страна, давшая миру так много замечательных музыкантов и артистов, заняла позицию непримиримого врага России. Надеюсь, в скором будущем эти политические игры изживут себя и мы вернемся к прежним добрососедским отношениям с братским польским народом.

Алексей Козлов